У каждого народа есть самоназвание. Испанцы называют себя españoles, итальянцы – italiani, французы – les Français, немцы – Deutsche, американцы – Americans, венгры – Magyarok, финны – suomalaiset ihmiset, а мы – Русские. Или россияне?
Для иностранцев в отношении нас этот вопрос не стоит: Russians (от корня рус) у англичан, Russerne – датчан, rusos – у испанцев, russi – у итальянцев, Russen – у немцев, но Rosjanie – у поляков.
Примечательно, что только поляки именование русских испортили, сделав нас россиянами. Об этом двести лет назад пишет Даль (2-е изд. IV, с. 114): «только Польша прозвала нас Россией, россиянами, российскими, по правописанию латинскому, а мы переняли это, перенесли в кириллицу свою и пишем русский!». Нельзя не согласиться с тем, что мы сами переняли исковерканное поляками название.
Здесь важны два момента. Первый: почему поляки исковеркали русских до россиян. Второй: зачем мы сделали россиян самоназванием.
Что жители Латвии думают о России?
Самоназвание «русские» пошло, как можно догадаться, от обозначения страны Русь. С древних времён и до Петра I русские были русскими.
В одном из древнейших, если верить современной историографии, памятнике древнерусской литературы – «Слове о Законе и Благодати» – митрополит Иларион Киевский в середине XI веке пишет: «Похвалимъ же и мы… великааго кагана нашеа земли Володимера… Не въ худѣ бо и невѣдомѣ земли владычьствоваша, нъ въ Руськѣ, яже вѣдома и слышима есть всѣми четырьми конци земли». Это означает не дословно, но следующее: похвалим и мы великого правителя земли (страны) нашей Владимира, который правит не бедственной и безызвестной страной (землёй), но Русской, которая известна и слышна во все четыре конца земли (света).
В оригинале слово «земля» употреблено трижды. В зависимости от контекста оно могло означать и землю, и страну и свет. Поэтому вполне может быть, что издревле словосочетание Земля Русская означала Русскую страну. Получается, древнее самоназвание русских отражало политическую составляющую, а не этническую, и обозначало принадлежность к стране.
При Петре случилось то, что называют сейчас «окно в Европу». То есть Русь тогда попыталась стать Европой. Как можно догадаться, России стать Европой проще, чем Руси. Активно стали именовать себя на польский манер не только потому, что у поляков название русских оказалось разительно отличающимся от того, как называли нас другие народы, но и потому, что поляки в силу географии были для нас самой близкой частью Европы. Что называется, не стали далеко ходить.
Получается, что мы так хотели в Европу, что сами исковеркали своё имя. Как будто паспорт «хорошего русского» получили. Сделала тогда это интеллигенция, которая, как всегда, была далека от народа, но страшно зависима от моды, а модой с подачи напыщенных поляков стало употребление «российский».
Вот что об этом пишет заслуженный отечественный лингвист, академик РАН О.Н. Трубачев: «Мода на все «российское» наступает в патетическом и героическом XVIII веке широким фронтом от «Истории российской» В. Н. Татищева, Российской земли в известной оде Ломоносова 1747 года, комедии «Слава российская» (еще при жизни Петра) вплоть до российских матросов и российских кавалеров, героев популярных повестей».
Можно ли запрещать российские СМИ в Европе: опрос жителей Таллина, Риги и Вильнюса
Важно отметить, что «российский» в то время не имел сегодняшнего значения как слово, обозначающее не только этнических русских, но всех жителей России. В то время «российский» было полным синоним слова «русский», потому что иностранцы тогда, как и сейчас, называли всех жителей России русскими, а поляки – россиянами. Здесь важно отметить, что несмотря на то, что поляки исковеркали наше название, второе значение мы придумали ему сами – в 90-е годы, когда слово «россияне» приобрело политическую окраску и стало обозначать граждан России вне зависимости от их этнической принадлежности. Естественно, автоматически это привело к тому, что «русский» приобрело исключительно этнический характер.
Еще раз напомню, что «русский» – от названия страны Русь, и всегда это слово обозначало жителей этой страны, но не отдельный этнос. Таким незамысловатым способом движимые желанием объединить народ вокруг новой, не связанной с чистой кровью, идентичности, Ельцин и его приспешники на самом деле общество раскололи. Все, кто раньше, чтобы выразить свою принадлежность к стране, использовали слово «русский», от этого отказались. Потому что им объяснили: русский – это не про страну, а про национальность. Вот и получилось, что «русский» – слово, которое всегда было про культуру – резко стало синонимом шовинизм.
Пару слов о том, почему же поляки исковеркали наше имя. Как бы ни пряталась в недрах лингвистических исследований русофобия, она всё равно угадывается. По сути поляки, конечно, прекрасно знали, что мы русские, но они так сильно нас ненавидели, что придумали такое обзывательство – российские. Ведь никакой другой народ этого не сделал.
Сегодня среди главных современных русофобов – приспешников киевского режима – используется новое обзывательство в отношении граждан России – рашисты. Название уничижительное и отсылает к англоязычному наименованию России Рашей. В логике украинских пропагандистов мы настолько ничтожные (все: и лакцы, и дагестанцы, и чеченцы, и ингуши, и русские, и татары, и евреи, и мордвины, и осетины, и все народы, живущие в России), что не имеем права даже на нормальное название и не заслуживаем своего самоназвания. Такой же логикой руководствовались поляки, а мы потом взяли это обзывательство себе. Так можно и рашистами самостоятельно стать.
Чтобы предотвратить новый социальный и культурный раскол, сегодня надо уничтожить почву для этого– отказаться от множественной трактовки слова «русский», как обозначающего национальность и как обозначающего принадлежность к культуре. Для единства страны слово «русский» должно вернуться к своему первоначальному значению, а это принадлежность и к культуре, и к государству, и к нации. Дальше желание каждого – акцентировать внимание или нет на своей этнической принадлежности. Сегодня каждый может внести посильный вклад в преодоление исторической несправедливости и защитить нас от её повторения. Надо просто отказаться от слов «россиянин», «российский», так же как каждый из нас отказался бы от слов «рашисты», «рашисткий».
Источник: www.osnmedia.ru
Как немецкий Мемель стал литовской Клайпедой
Мемельский край, где проживали этнические литовцы, после Первой мировой войны стал камнем преткновения в отношениях Литвы и Германии.
Малая Литва в большой Германии
Мемельская область (часть Малой Литвы, находившейся на территории Восточной Пруссии) была своеобразным регионом, практически всю свою историю находившимся под контролем немецких государств: сначала Тевтонского ордена, а затем Пруссии и Германской империи. Своеобразие заключалось в этническом составе населения края — значительная часть жителей Мемеля и близлежащих населённых пунктов принадлежала к литовцам, однако, в отличие от соседей из Большой Литвы, они испытали значительное культурное и религиозное немецкое влияние, поэтому их часто называли «прусскими литовцами».
К началу 20-го века в Малой Литве оставалось около 100 тыс. литовцев, что составляло примерно 20% от общего населения региона. На протяжении всего предшествующего периода немецкие власти активно пытались «онемечить» этническое меньшинство. Это только усугубило проблемы, которые возникли после Первой мировой войны, когда было провозглашено право наций на самоопределение, ставшее основным принципом (не всегда выполнявшимся) в определении границ послевоенной Европы.
После поражения Германии вопрос о статусе Мемеля усложнился. Местное литовское население 30 ноября 1918 года в Тильзите опубликовало манифест с призывом к международному сообществу объединить Большую и Малую Литву. Однако у создателей нового мирового порядка были свои планы на будущее края.
Часть Литвы, Польши или вольный город?
Согласно Версальскому мирному договору, Мемельский край был отторгнут от Германии и передан под мандат Лиги Наций. Немцы пытались оспорить это решение во время обсуждения условий договора, однако представители Антанты, в частности, президент Франции Жорж Клемансо отверг любые претензии коллег, ссылаясь на то, что, согласно праву народов на самоопределение, Мемель не может быть оставлен под управлением Германии из-за большого количества проживавших там литовцев. Помимо этого, для Литвы этот регион был единственным выходом в Балтийское море, без которого развитие молодой страны было бы весьма тяжёлым.
Помимо Литвы на Малую Литву претендовала также Польша. Варшаву не устраивало решение великих держав относительно Данцига, превращённого решением Версальской конференции в вольный город, поэтому правительство Пилсудского рассчитывало получить взамен Мемель при создании федерации с Литвой. Этот план не нашёл поддержки у литовцев, которые, помимо прочего, имели серьёзные претензии к Варшаве из-за ситуации с Вильно. Поэтому как только немецкие войска покинули город, в январе 1920 года контроль над областью получили французская временная администрация и около 360 военнослужащих, а определение принадлежности города откладывалось до международного признания Литовской республики.
Антанта (в частности, Франция) затягивала решение вопроса о принадлежности Мемеля, надеясь, что правительство в Каунасе пойдёт на сближение с Польшей — это было чрезвычайно важно для создания «санитарного кордона» от советской России. По мысли западных политиков, Мемель мог стать компенсацией Литве за то, что та потеряла в ходе польского наступления Вильно. Однако литовцы наотрез отказывались идти на уступки в вопросе о своей бывшей столице и не хотели идти ни на какое сближение с Варшавой. Упрямство Литвы стало причиной пересмотра изначального обещания — теперь страны Антанты планировали создать на этих территориях республику.
В самом Мемеле ситуация была далека от идеальной. Своим «подмандатным» положением не были довольны ни литовцы, ни немцы. Последние выступали за то, чтобы город вошёл обратно в состав Германии. Они организовали общество, в которое, помимо этнических немцев, вошли и онемеченные литовцы. Последняя попытка разрешить спор дипломатическим путём была предпринята осенью 1922 года.
Тогда делегация из Малой Литвы прибыла в Версаль на заседание конференции Антанты и попыталась убедить союзников отказаться от провозглашения в Мемеле республики. К сожалению для литовцев, встреча не привела к ожидаемым результатам. Тогда делегаты заключили, что вопрос можно решить только силовым путём.
«Мемельское восстание»
Вернувшись из Парижа, делегаты от Малой Литвы начали претворение в жизнь своего плана. Для этого они связались с главой «Союза стрелков Литвы» (военизированной организации ветеранов Освободительной войны, созданной по примеру финского шюцкора или латышских «айзсаргов») Винцасу Креве с просьбой помочь в организации восстания на территории Мемельского края. Тот организовал встречу малолитовцев с премьер-министром страны Эрнестасом Галванаускасом, который одобрил план. Началась подготовка.
Примечательно, что активность литовцев в этом направлении была связана также с тем, что Германия не выступала против присоединения Мемеля к Литве — ещё в начале 1922 года официальный Берлин чётко обозначил свою позицию: «Присоединение Мемеля к Литве не встретит сопротивления со стороны Германии. Однако германское правительство хотело бы получить заверения о том, что культурные и экономические права немцев в Мемеле не будут ущемляться».
22 декабря в Мемеле литовские активисты основали Комитет спасения Малой Литвы. Одновременно с этим по другую сторону границы начали готовиться к выступлению армейские части — очевидно, что эту часть операции Литва копировала с «мятежа Желиковского», после которого Вильно фактически перешёл под контроль Польши. В начале января 1923 года на границе с Мемельским краем было сосредоточено около 1000 человек: бойцы армии Литвы и члены «Союза стрелков», переодетые в гражданскую форму. Вооружение для отрядов закупили в Германии.
9 января 1923 года Комитет спасения Малой Литвы опубликовал манифест, в котором сообщал о переходе власти в Мемеле и прилежащих территориях в их руки и просил помощи у соплеменников по ту сторону границы. Воззвание заканчивалось словами: «Мы надеемся, что во имя нашей матери Литвы вы придёте, укрепите наши слабые стороны и поможете нам освободиться от невыносимого рабства».
На следующий день «добровольцы» перешли границу и начали стремительное продвижение к Мемелю, где находился французский гарнизон. Им было предписано вести себя вежливо, не провоцировать конфликты с местным населением, а оружие применять лишь в самом крайнем случае. Около 300 человек из местного населения присоединились к «восставшим», которые уже 11 января прибыли к Мемелю.
Момент для начала выступления оказался подобран удачно — в эти же дни разгорался знаменитый «Рурский кризис», который привёл к ухудшению франко-немецких отношений и даже временной оккупации западных рубежей Германии франко-бельгийскими войсками. Поэтому ухудшение положения ещё и в Мемеле оказалось серьёзной проверкой для французского правительства. Несколько дней добровольцы и французский гарнизон, поддержанный около 650 немцами, половина из которых служили в местной полиции, вели переговоры. Литовцы предлагали защитникам сдаться.
Ситуация накалялась с каждым днём. С моря на помощь блокированным подошли 5 французских кораблей, рабочие-литовцы в самом городе объявили всеобщую забастовку, из-за чего администрация ввела в Мемеле военное положение, а страны Антанты отправили в Каунас ноту протеста, требуя вывести из области свои войска. Правительство ответило лишь несколько дней спустя: «Движение жителей области не направлено против великих держав, а исключительно против режима, введённого директорией Клайпедской области». Пока составлялся этот текст, в самом Мемеле 15 января состоялись бои между «добровольцами» и гарнизоном города. Погибли 12 литовцев, 2 французских военных и один полицейский.
В тот же день стороны конфликта подписали соглашение о прекращении военных действий. Фактически город перешёл к восставшим. 24 января Государственный совет уже Клайпедского края, состоявший из членов Комитета спасения Малой Литвы, принял резолюцию о присоединении области к Литве на правах автономии, которую сразу же поддержали в Каунасе.
Однако Антанта не собиралась сдаваться — 26 января в город прибыла специальная комиссия, потребовавшая отставки нелегитимного правительства Малой Литвы. Ещё через несколько дней к городу подошли подкрепления в виде нескольких английских и французских кораблей с готовым десантом на борту. Литовские добровольцы, в свою очередь, тоже не собирались сдаваться без боя и готовились к обороне.
Польша была готова взять на себя роль «усмирителя» Литвы и активно предлагала свои услуги в разрешении кризиса, однако Антанта поступила по-другому. 2 февраля союзники потребовали распустить правительство Малой Литвы, разоружить войска и вывести их с территории Мемельского края, при этом пообещав решить вопрос о принадлежности региона в пользу Каунаса.
Через неделю литовское правительство согласилось пойти на эти уступки, и уже 15 февраля на конференции послов Антанты было принято решение отдать Мемель Литве. Однако окончательное решение вопроса, переданного теперь в Лигу Наций, затянулось до мая 1924 года: польские дипломаты пытались добиться своего присутствия в регионе, что встретило сопротивление литовцев. В итоге международная комиссия приняла решение в пользу Каунаса. По Клайпедской конвенции, подписанной представителями великих держав 8 мая 1924 года, область объявлялась автономной в составе Литовской республики с широкими полномочиями в решении внутренних дел. Силовая демонстрация литовцев привела к успеху.
Клайпеда оставалась литовской территорией до 1939 года. Приход к власти в Германии Гитлера вновь обнажил проблему принадлежности этих территорий: фюрер неоднократно обвинял литовские власти в притеснении немецкого населения. В конечном итоге в марте 1939 года Берлин выдвинул Каунасу ультиматум, по которому требовал передачи края в своё владение. Не поддержанные союзниками, литовцы были вынуждены уступить. Вновь Мемель стал Клайпедой уже после Второй мировой войны, когда вошёл в состав Литвы, теперь уже советской.
Источник: diletant.media